В раннем подростковом возрасте я постоянно вляпывался в проблемы.
Не знающий жизни человек, без наставника учащего реалиям этого мира, обречён постигать всё самостоятельно, посредством горького и порой даже печального опыта.
Учитывая мою феноменальную удачу на всякого рода "приключения" и чрезмерную опеку до того, как в семье начались финансовые проблемы, я вообще удивляюсь, что как-то пережил этот этап жизни.
Чего только ни случалось. Один раз за мной с ножом носился сумасшедший бомж, крича, что зарежет пустит на мясо. В том заброшенном доме посреди трущёб, где я его случайно застал, действительно воняло гнилым мясом, но скорее всего оно было получено на рынке неподалёку. И всё же, небольшая вероятность каннибализма оставалась, ведь в той округе часто пропадали беспризорники и полубеспризорники, вроде меня. Обычно человек сначала пропадает морально и лишь потом исчезает окончательно.
В другой раз, меня пытался заманить в фургончик очень толстый и очень усатый мужчина, одетый в длиное серое пальто на голое тело. Он обещал дать мне денег, но чего этот странный человек хотел на самом деле - я так и не узнал, поскольку испугался и убежал. Усатый незнакомец бросился вдогонку, но в самый неподходящий момент пальто развязалось и, пока он посреди улицы прикрывал свою наготу, я смог убежать.
Были и такие истории, память о которых настолько искажена временем, что выглядят они, мягко гововоря странно. Реальность этих необычных происшествий сомнительна, хотя и в отдельных не может полностью исключаться.
Например, я смутно помню деревянную лестницу на второй этаж ветхого пыльного дома, наверное стоявшего на окраине города ещё с начала двадцатого века. Там жила какая-то пожилая женщина, кухня которой была пропитана запахом самых разных трав и корней растений, висевших повсюду. Когда мне было лет одинадцать или тринадцать, я там бывал много раз и даже выполнял какие-то её поручения, но что именно я там делал - совершенно не могу вспомнить.
Это можно было бы списать на игру воображения или сон, который со временем стал восприниматься за воспоминание, если бы не яркость и точность образов этого места, вплоть до памяти какая именно ступенька лестницы скрипела и сохранившегося знания расположения предметов на кухне.
Но самый гротескный случай произошёл когда меня похитили и несколько месяцев держали на цепи в каком-то подвале заброшенного здания, а после этого ещё заставили на девятое мая изображать ветерана, потом снова немножко ещё подержали на цепи в подвале и продали в рабство на хутор, откуда я впоследствии и сбежал домой.
Началось всё с того, что мне посчастливилось случайно открыть для себя новую часть города, где я раньше никогда не был. Увиденное там было трудно соотнести с тем местом, где я привык жить. Слишком уж необычно.
Словно в деревне, большинство домов там были деревянными и не выше двух-трёх этажей. Встречались и пятиэтажки, ведь это была часть города, хоть и дальняя убогая окраина, но и они чем-то разительно отличались.
Слегка приоткрыл занавесу тайны какой-то маленький восковой старичёк случайно заговоривший со мной в подвальном магазине, где кроме крепких спиртных напитков почти ничего не было. Правда, смысл его слов я понял в полной мере лишь спустя несколько лет. Сказал он про то, что свалка существует не только для ненужных или лишних предметов. Свалка есть и для людей. Неуместных и лишних - специально заселяют туда, где они не будут своим отвратительным видом рушить тепличные условия жизни всех остальных членов общества, которые ещё наивно верят в счастье жизни и красоту этого мира. Чаще всего туда попадают люди, которые потерялись и или были утерянны на жизненном пути.
К сожалению, мой собеседник не договорил, прерванный мрачной как сама смерть продавщицей магазина с фингалом на под глазом и бородавкой на носу, которая в трёхкратно нецензурной форме напомнила об неуместности излишне длительных бесед на пространстве ввереной ей территории.
Надо сказать, территориальная агрессия была тогда мне уже известна черезчур хорошо по многочисленным стычкам с гопниками, бомжами и собаками, поэтому поспешил удалиться слишком уж поспешно и потерял своего неожиданного собеседника где-то далеко позади.
Далее был заросший парк, переполненный собачьим калом, окурками и битым стеклом. Какая-то пузатая мамаша с загробным выражением лица катила по развалившейся асфальтовой дорожке свою раздолбанную коляску, другой рукой поднося к горлу двушку дешёвого пива. За ней следом шла старушка с неприлично заметными усами и беседовала сама с собой. Ещё был какой-то молодой человек сидевший на скамейке с отсутствующим взглядом и блюющий прямо себе на спортивные штаны и сандали. Закончив это важное дело, он пробормотал нечто невнятное, встал и начал мочиться прямо посреди дорожки, не взирая на окружающих и ушёл с натянутыми не до конца штанами, из которых выглядывала половина задницы.
Именно в том парке я понял, что нашёл место где смогу наконец забыться и потерять себя навсегда.
Мне очень понравилась эта часть города и я стал там частым гостем. Лишь сейчас я могу как-то попытаться рационально объяснить свою тогдашнюю тягу к такого рода упадку. Живущие в этих трущёбах люди не были просто люмпенами, асоциалами, нищими или уголовниками, а чем-то далеко за пределами этого. Их отклонение от нормы было настолько особенным и радикальным, что они как бы внутренне отсуствовали в этом мире, словно будисткий монах во время наиглубейшей медитации. Физически они несомненно существовали, но это существование являлось совершенно иным, обособленным от всего остального.
Столкновение с этой метафизической чёрной дырой было необычным опытом, а я с детства любил всё необычное.
Наиболее ярко это показывала одна сцена, которую мне довелось увидать.
В небольшом дворике, закрытого со всех сторон пятиэтажками, явно находящимися в аварийном состоянии, стояла песочница и скамейка. Разумеется, песочница уже давно была разломана и засрана, равно как и находившаяся когда-то рядом детская игральная площадка, от которой остались лишь обрезки железных ножек, поскольку кто-то спилил и унёс всё на металолом. К этой скамейке был притащен стол и пара дополнительных табуреток.
Там сидело несколько голых по пояс мужчин в спортивных штанах, тюремных наколках и с золотыми протезами заменявшими часть отсутствующих зубов. Они играли в домино и пили водку, заедая луковицами. Прямо над ними, из открытых окон высовывались круглые синеватые лица, словно черви из дыр проеденых в полуразложившихся трупах. Кто-то бросал какую-то обрывистую матерную фразу, кто-то окурок, допитую банку пива или вовсе вытряхивал мешок мусора, чтобы не спускаться.
Один особенно свободолюбивый человек, высунул жопу сквозь дыру в балконе и срал, громко пердя при этом. Эхо многократно повторяло эти звуки, унося вдаль. Видимо, у него не работала канализация, не было воды или же он просто был либералом до мозга костей, ставя свою свободу превыше всяких глупых предрассудков. Я тогда очень поразился вольнодумству незнакомца и захотел стать таким же как он, когда вырасту.
Один из игроков в домино приподнял своё худое насквозь заспиртованное лицо, выпил залпом стакан и отхватив пол луковицы произнёс - "Эх, мужики... Всё настолько хуёво, что даже охуенно".
При этом его взгляд был совершенно отсутствовашим, один в один как у сбросившегося с крыши покойника, которого я видел в детстве. Я тогда какраз выходил из дома по направлению в школу, а его поднимали и лицо словно бы посмотрела на меня, как если бы он сам поднял голову, желая заглянуть мне в глаза.
Я хотел прочувствовать это до конца, до самого дна, но с желаниями всё же надо быть поосторожнее, ведь они являются силой определяющей вектор нашего движения на жизненном пути. Проще говоря, они иногда сбываются.
Во время очередной прогулки по социальному болоту, глубиной своей уходящему за пределы нашей физической реальности, я встретил пожилого человека, который представился ветераном второй мировой войны, но выглядел скорее как преждевременно постаревший героиновый наркоман с заставышим лицом глубоководной рыбы и наполовину уже находящейся в могиле. Более того, многочисленные ордена были прикрепленны к его одежде крайне несуразно, словно рукой сумасшедшего. Совершенно неправдоподобно, что кто-то получил на войне несколько десятков наград, облепивших одежду подобно металической кольчуге.
"Вы же не ветеран?" - по-детски наивно осведомился я.
"Я постветеран" - пояснил данный человек - "А это даже лучше. Это как ветеран в квадрате, многомерный ветеран или сверхветеран.".
Я ничего не понял, но уточнять не стал, а постветеран в ходе дальнейшей беседы вёл себя как будто этого вопроса и не было вовсе. Одну за другой рассказывал фронтовые истории, делился памятью о погибших товарищах, шутил, пожелтевшей рукой доставал скрученные из пожелтевших газет сигареты и смеялся. Под дурманящим напором его слов, я и сам вскоре забыл.
Между тем, дедушка попросил меня сопровождать его до местного мемориала великой отечественной войны, прося помочь ему в одном деле, но не уточняя в чём именно. Миновав лабиринт из многочисленных рядов покосившихся полуразваленных домов с забитыми окнами, часть которых ещё была обитаема, мы вышли на пустырь, больше похожий на свалку. Ветер тут и там поднимал груды мусора и пыли, бросая нам в лицо. Почему-то в этом месте он был гораздо сильнее, чем на протяжении всего нашего пути, порывами переходя почти в ураган. Над головой сиротливо кричали чайки, кружа как стервятники над падалью.
Далее, пройдя через кладбище мы достигли мемориала, который был далеко не в лучшем состоянии. Вероятно, тот памятник не чистили с самого дня установки, к тому же он был весь исписан и изрисован картинками схематично изображавшими половые органы. Рядом в луже собственной рвоты дремал какой-то бомжетого вида человек, что-то бормоча во сне и улыбаясь своей внутренней пустоте. Ни дать ни взять, не человек, а одна оболочка, словно отчистки от семечек, что валялись там повсюду, рядом с пустыми бутылками.
Мой спутник нервничал, явно чего-то ожидая, но при этом слишком усиленно старался не подавать вида, продолжая разговор, но путаясь в том, что говорил и перескакивая с одной темы на другую, теряя смысл и постепенно переходя на явную шизофазию. Каких-либо слов с моей стороны он уже не ждал, поскольку эта беседа переросла в монолог. Его глаза были распухшие, зрачки застывшие и расширенные, а из перекошенного рта текла пена словно у собаки. Казалось, этот персонаж выдававший себя за ветерана становился совершенно невменяем, впадая в маниакальное состояние.
Наконец, он замочал и обернулся на чьи-то шаги. Я тоже хотел было развернуть голову, но сильнейший удар свалил меня на землю до того как я успел разглядеть пришедших. Било несколько человек, ногами и деревянными палками. Под градом ударов я старался прикрывать руками голову, но всё же задели так, что я потерял сознание.
Очнулся уже в подвале на цепи, конец которой был прицеплен к стене. Губы были превращены в фарш, а щупать лицо я просто побоялся. Всё тело так болело, будто бы я умер и уже был в аду.
Сначала ко мне долго никто не приходил. Время текло медленно, почти бесконечность. Несколько раз я успел задремать, даже при всём неудобстве частично поросшего мхом бетонного пола.
В конце концов, в комнате неслышно будто призрак появилась какая-то девица лет пятнадцати и молча поставила мне железную миски с овсянной кашей и водой. Ни на какие мои вопросы она не отвечала, как потом оказалось, просто не зная языка. Ушла также беззвучно.
Лишь через несколько суток меня удостоил визита сам хозяин этого места. Облысевший старик с почти прозрачной кожей, тоненькой седой бородкой и с живым не по годам взглядом. Он был крайне энергичен, часто шутил, должно быть, переводя шутки со своего родного языка, поскольку они все были какими-то странными и половину я не понимал. Он, вообще, был очень весёлым и добродушным, если не считать того какой деятельностью он занимался. Как в таких случаях говорят, человек хороший, просто работа такая.
Говоря с сильным акцентом, он поведал мне, что моей жизни не угрожает опасности, нужно лишь правильно себя вести и делать, что они говорят. На вопросы мои он не отвечал, сказав, что не стоит торопить события и я сам всё со временем пойму.
На следующий день моя посетительница, которая оказалась внучкой этого старичка, помимо еды принесла громоздкий магнитафон.
"Зоп минай" - произнесла она сильно каверкая единственное слово, кивнув на магнитофон и удалилась. Нажав на кнопку я услышал усталый испуганный голос, который шелестев бумагой зачитывал текст. Иногда запись прерывали звуки ударов и крики боли, после чего человек продолжал читать текст. К своему удивлению я начал узнавать "фронтовые истории" рассказаные человеком из-за которого я попал в этот мрачный каземат. Отдельные фрагменты повторялись словно в слово. Становилось ясно, что он это всё просто заучил, когда-то также как и я попав в это место. Но как давно это продолжалось?
Когда девушка вернулась, чтобы забрать тарелки и магнитофон, её сопроваждал старик. Они о чём-то говорили на своём языке, которого я совершенно не понимал. Изначально я принял их за цыган, но язык явно был какой-то совершенно другой, ничего общего с цыганским.Теперь я также заметил, что их кожа была какой-то слишком уж бледной и глаза были несколько раскосыми, хотя не настолько, чтобы их можно было назвать азиатами.
Дедушка потребовал от меня пересказать содержание кассеты, а внучка тем временем рылась в дальнем углу помещения, что-то ища. Когда я закончил, старик назвал моменты в которых я допустил неточности и отметил, что мужчина должен овечать за свои поступки или плохо выполненную работу, поэтому за каждую ошибку я буду получать удар палкой. Тогда я увидел, что искала девица. В её руке была металическая палка, отдалённо напоминавшая ножку от стола.
Била она, что называется, от всей души. Целилась в основном по ногам. Видимо, чтобы не нанести серьёзных увечий внутренним органам, но при этом вызвать значительные болевые ощущения. Дедушка стоял рядом и по-детски счастливо хохотал, пока я выл от боли, пытаясь хоть немного прикрыться. Как-либо нападать в ответ я не стал, опасаясь возможных последствий.
Когда серия ударов прекратилась, она дышала тяжело и как-то по-мерзкому сладострастно улыбалась. Судя по всему ей это доставляло удовольствие. Они явно были психически нездоровы.
Времени в этом месте не существовало. Одновременно с ощущением медленности всего происходящего, дни проходили незаметно. Сначала я вёл счёт, благодаря тусклому свету появлевшемуся из окна под самим потолком. Потом безнадёжно сбился, а далее и вовсе стал как-то совершенно безразличен, ведь я уже ощущал себя тем кем я был там, а не тем кем был до этого. Мой разум тонул в зловонной трясине, у которой не было дна.
Поскольку стимул тренировать память у меня был более чем хороший, содержание кассеты я заучил наизусть примерно на неделю. Потом была ещё одна кассета. Несколько раз и я сам зачитывал какие-то записи с пожелтевших листков написанных от руки.
У меня успел появиться сокамерник, который не хотел учить наизусть и вскоре куда-то пропал, после чего мне пару дней давали щедрые куски мяса, чего не было ни до, ни после. Иногда всё же, мне помимо крупных блюд давали мясо, но в небольших объёмах, поскольку оно добывалось из крыс.
"Все бы так старались как ты!" - однажды в умилении сказал мне старик - "Если дальше будешь делать такие успехи, мы примем тебя в семью. Будешь один из нас". Он хотел меня как-то поощрить за хорошую работу, но вместо ответов на мои вопросы, что было бы для меня предпочтительнее, он выбрал нечто исходя из своего виденья мира.
"Ты очень молодец, поэтому посморишь как пьёт кровь крысы моя внучка!"
И действительно, через какое-то время уже вошла ставшая мне знакомой девушка приносящая еду, держа в руках клетку с крупными как небоьшие собаки крысами. Достав вырывающуюся крысу, она довольно ловко и явно привычным движением впилась животному в шею.
"Да-да-да. Кровь крысы - много силы. Внучка будет здоровая, красивая. А если красивая, то значит будет много много чпок-чпок" - старик изобразил руками звуки весьма характерных шлепков и рассмеялся.